litbaza книги онлайнДетективыТак долго не живут [= Золото для корсиканца ] - Светлана Гончаренко

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 45
Перейти на страницу:

Теперь и Самоваров удивился, потому что знал: Стас не выносит прессы и журналистов, которые лезут куда не надо и вечно всё перевирают, даже когда изо всех сил стараются не врать. «Не могут не наврать, — скрежетал зубами Стас. — Такое отродье гнусное». И вот об утренней, явно ещё не раскрытой краже днём пошёл звон на всю округу…

— Что же это за старушка особенная такая? — вслух озадаченно спросил Самоваров. — С брильянтами и с телевидением? Но сдаёт квартиру бедным студентам?

— Это Анна Венедиктовна Лукирич, — тихо ответила Настя.

— Ах, Лукирич! — вздохнул Самоваров. — Тогда это всё меняет.

Глава 4 КАК ОГУЛЯТЬ ВАЛЬКИРИЮ

— Знаете, Настя… — осторожно начал Самоваров. Девушка в сером уставилась на него. Он заговорил увереннее: — Настя, не пойти ли нам сейчас к Валерику и к этой старушке Лукирич? Посмотреть, что там и как.

— Конечно! — обрадовалась Настя. — Она тут недалеко живёт, на Почтовой. Я вам показать могу.

Они встали. Самоваров не захотел зайти к Асе и сказать, что уходит. Всё равно дело шло к вечеру. Да и противно было Самоварову суетиться ради корсиканца. Проходя мимо Асиной двери, он украдкой заглянул в неё и увидел, что Ася сидит среди ящиков и разложенных по столам кусков чернёного серебра и преспокойно читает какую-то книгу, немыслимо переплетя свои хрупкие ножки и запустив пальцы во вздыбленное облако кудрей. Ну и ладно!

— Я эту старушку — как вы говорите? Анна Венедиктовна? — у нас в музее встречал, но как-то не познакомился с ней, не до того было, — объяснил Самоваров Насте на лестнице. — Но ничего, сейчас мы её посетим…

— Вы, Николаша, тоже к Анне Венедиктовне? — раздался сзади низкий от гриппозного насморка голос.

Самоваров удивлённо обернулся. На лестничную площадку выплыла Ольга Тобольцева, — она возглавляла в Нетском музее отдел живописи. Тобольцева считалась больной гриппом и была, по слухам, очень плоха, но, конечно, переполошилась из-за последних событий и тоже прибежала в музей.

— Какое несчастье! Какое несчастье! — гудела Ольга, натягивая перчатки и собираясь ухватить Самоварова под руку. — И слесарь, и эта кража!

Ольга, с распухшим носом, розовыми глазами и капельками пота над верхней губой, уже не напоминала, как обычно, кустодиевскую купчиху, в её облике проглядывало, какой она станет, когда постареет и подрасплывется. Ольга обратилась и к Насте:

— Скажите, а эти бумаги? Это не письма Пикассо, случаем, украли?

Настя про письма Пикассо ничего не знала. У обворованной старухи действительно водились бумаги Пикассо, потому что была она дочкой известного художника-авангардиста Венедикта Лукирича, который провёл юность в Париже, прямо на Монпарнасе. Он даже слегка там прославился, чтобы потом поскандалить в Петербурге и в Москве и после бесчисленных жизненных передряг угаснуть в Нетске. Много лет Лукирич был совершенно забыт, и только в начале перестройки, когда русский авангард подскочил в цене, из музейных запасников вытащили пропылённые холсты Лукирича и его приятелей. Дочка, эта самая старуха, подарила музею часть хранившихся у неё картин отца. Так составилась выставка авангарда, которая сейчас скиталась где-то в Аризоне. Ольга Тобольцева самым активным образом способствовала возрождению славы Лукирича и выманивала картины у его дочери. Она дневала и ночевала у старухи, льстила, обхаживала — всё для того, чтобы ввести в научный оборот полсотни великолепных вещей и чтобы все вокруг раз и навсегда узнали, что это её, Ольгина, заслуга. Зловредная старуха всё-таки отказалась отдать архив — что-то же должно было оставаться и у неё на чёрный день! А архив был замечательный. Например, в нём были длиннейшие теоретические письма Малевича, записки Брака и Дёрена. Писем Пикассо, напротив, не было, только какие-то его счета, какие-то клочки бумажек с малозначительными пикассовскими каракулями, подобранные в своё время предусмотрительным Венедиктом. Зато имелась оловянная кружка, на которой Пикассо булавкой нацарапал не очень приличную сцену с участием тощих женщины и мужчины и крупно поставил свою знаменитую подпись. Всё это составляло теперь предмет Ольгиных забот и вожделений, залог её грядущей научной славы. И вдруг — кража, и вдруг — из-под её носа всё плывёт в чужие, немытые и явно малокультурные руки! Какой уж тут грипп!

Посмотрев на Ольгу, Самоваров моментально расхотел идти к старухе Лукирич. Слушать Ольгины ахи и охи про Пикассо было глупо, ждать её ухода бессмысленно — она надолго оседала в квартире авангардиста и вообще была там своим человеком, так что никаких бесед о Валерике в связи с брильянтами у них не вышло бы. Возвращаться к упаковке серебра ему тоже не хотелось, тем более что из бельэтажа, откуда вышла Ольга и где находились лучшие залы и кабинеты, послышался монотонный баритон директора Оленькова. Директор тоже числился гриппующим, из-за чего служащие музея последние дни чувствовали себя непринуждённо и вольготно и были почти все в отсутствии по всяким уважительным поводам. Теперь из-за смерти Сентюрина директор превозмог болезнь (а здоровье ему, конечно, необходимо было поправить ко дню отбытия на Корсику), явился на рабочее место и приступил к руководству: раскаты его хорошо поставленного голоса пробивались даже сквозь аршинные стены. Это явно были призывы к бдительности и к борьбе с пьянством. Если задержаться в музее, Оленьков непременно принудит упаковывать киот, поэтому Самоваров продолжал бодро спускаться по лестнице между горестной Ольгой и недоумевающей Настей.

На крыльце их встретил ветер и обдал тучкой пыли, в которой вертелись жухлый окурок и пара бумажек. Начало темнеть, фонари ещё не горели. Холод жёг щёки и лез в рукава. Надо было на что-то решаться.

— Знаешь, Оля, мы с Настей, наверное, отложим свой визит до завтра, — вдруг заявил Самоваров. — Представляю, как госпожа Лукирич огорчена. Ей сейчас близкий человек рядом нужен, вроде тебя.

— Да, конечно, — подхватила Настя. — Давайте я вам, Николай Алексеевич, позвоню, договоримся, что и как, чтобы и Елпидин дома сидел и ждал.

Она раскрыла сумочку, чем-то где-то записала телефон и исчезла прежде, чем Самоваров успел открыть рот и что-то возразить. Легка очень, очень быстра… Как и не было её. Исчезла, пока Самоваров прощался с Ольгой. Как он теперь ни озирался, не мог увидеть на улице Восстаний ничего достойного, кроме Ольгиной фигуры в боярской шубе до пят. Снегу ещё не было, но все надели зимнее — наступили холода. У Ольги была роскошная шуба, да и сама она была статная и прямая. Но при виде этой шубы Самоварову всегда лезло в голову гоголевское: «Казалось, что по улице движется кадь». Уважая Ольгу, он не мог вспоминать всякий раз кадь. Высокой и мощной фигурой, круглым лицом, несколько кукольным и с румянцем, большими синими глазами Ольга всё определённее напоминала ему одну из кустодиевских купчих. Имелась у неё и толстая, в руку, тёмно-русая коса, временами — скрученная на затылке, временами — девически перекинутая через плечо. Но «кустодиевское» впечатление оказывалось обманчивым. Ольга не была ни ленивой, ни сонной, ни глупой. Наоборот, она занималась своим отделом живописи с толком и рвением, говорившими об упорном честолюбии. Она была по-детски принципиальна и имела прекрасную семью, состоящую из мужа, кандидата каких-то наук вроде минераловедения, и двух взрослых сыновей, таких же высоких и мощных, как она, с такими же круглыми синими глазами. Ольга была неутомимой валькирией нетского авангарда, часто печатала в специальных изданиях добротные, утопающие в сносках статьи, выступала на всяческих искусствоведческих сборищах и жила припеваючи, пока с нею не стряслась беда. Не беда даже, так, конфуз, от которого дала трещину её победоносная ясность… Дело было так…

1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 45
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?